Эм и Эш.
Слишком много, чтобы быть значимым для любого...
А и вправду, кому это надо? Один в своем больном и придуманном мире. Неумело копируя Сэйджо, просто вверясь в его Вселенную. Вы читаете в том же такте? А, наплевать, я читаю по-своему...
Не мир, не судьба, не возраст, не детство. Пусть хоть кто-то скажет, что я не мальчишка! Я мальчишка... Такой же мальчишка, как из Сказок-о-Детстве. С потрепанными волосами, коленками, рваными заплатками, неукрашенный, ржавый, засохший, с конапушками - летом...
Сидящий на стуле в халате... Дикий, растрепанный ветром. Придуманным, мной, обессилевшим. Маски, срываем маски! Только назад три часа гордый, возвышенный. Усталый, убитый, морально сконфуженный. Не приспособленный к своему социальному статусу, боящийся выйти во двор, в темноту, за хлебом, подойти к окошку регистрации...
Не мое, не свое, не чужое. Контакты режут в личку, струями слез угнетая, выливая, умирая, круша, ломая...
Нет, это не весеннее обострение. Это не судьба, злодейка, я верю в нее, в рок и Юпитер... Это не весна, не чертов предавший снег меня сразу, резко, больно, идущий завтра в пальто, в желтом тонком шарфе, стуча каблучками. Я! Я просто ничто... Стремящийся к маме, которой нет давно уже, нет, в моих детском сознании она - в очках и с платком на голове, устоявшийся тип - с диваном и приторным моим "ненавижу", желанием стать проститукой, убийцей, навязчивыми мыслями о том, чтобы убить, вонзить нож, до сих пор - не верите? Почувствуйте, возьмите удар, примите в вену, пару кубов... Лгущий матери и отцу, зарывающийся в лунный свет, где умирали ако Синие Птицы Метерлинка, в пьесах рассыпая гвозди - бредово, бредово, под плач, под стихи Лондонского Бога, моя мечта - еще раз быть в этом лунном свете, закутавшимся с горлом, чтобы не вонзили вампиры - клыки свои. Ядовитые. И умирать, медленно засыпать, слабеть, лежать пластом, как при бо-лез-ни, когда ты не ел. Бредить, холодить, лунный свет сковал члены, дать немного воды - и стул над волосами, с замахнувшимся белым ру-ка-вом... Звать маму...
Идти к врачу, пить что-то от нервов, и вылазть из ванны впервые самому - отец пьян, и уничтожающе-унижающе не просить мать матери кричать матери о рвоте. На полу. На траве, зеленой, в парке, когда встать на парапет, стремиться - впервые не упасть, заплакать, вскочить, обидеть, унизить... Идти одному. Я просто боялся воды!
Я по-детски счас пьян и немыслим. Как если бы я мог бы стремиться, свою жизнь подвести к нулю - каждый из нас может хвалиться, как много он съел дерьма, только кто мог сказать, как мало он кушал, чтобы вырасти на чуточку глубже, не пошлее, не с этими оборванными фразами, задыхаясь, сказать, что люблю?..
Нет, это не подростковые формы. Они ушли в то 2008-ое. Скучное и тоскливое в дымке лето...
А перед ним была сеть, мой виртуальный мирок, мои уколы слезами - первые, робкие, любовные, стрельнувшие Светом, смс и звонки и немного горькой чужой ревности, обиды, заботы, и стратсью - впервые желанием трахнуть на том самом полу, где стояли ноги, которые поцеловать-то... Страшно... Вы читаете в том же такте?
Вы читаете?..
Вряд ли.
В свои шестнадцать, пятнадцать лет, а потом - а потом в семнадцать читать тсихи линдерманна, тайком, по ночам читать твою прозу, в бреду, в горячем желании убить и унизить - вывести в свет, провести по горлу ножом... И снова - слова, клавиши и мягкие удары о плед головой... Чужие деньги на счет тратить - тебе потом предоставит! Ся шанс поквитаться со мной... И сказки о новых мирах, где бывают еще звери - где полотна рисуют кровью, где клыки, где шерсть разная тварей, и где ты... Видела мальчика Сашу...
Моя память - сантименты на сантименте, впервые без прикрас, без слов отчуждения. Да любила, черт побери! Или знала. Я сестра, я не более - Алика... Имена настоящие мертвы, мы умирали, сколкьо раз умирали, кто был первой? Я была первой? Или ты? Или ты, что потом мы расстались, в ссоре, в обиде, в золости в письме - моих собаке, моих - как собаки, к тебе... Разочарования, все так пошло, обыденно - я любила, любила и Ты... И потом вдруг стремительно, рвано - мое больное ухо и крики мамы... Моя злость и обида и желание жить... Выдумать мир... Написать о Художнике и о Про-зо-ви-ке... Вплести Сашу и холсты, и темные ночи и страсти и даже - слезы... И расставить, не понять и обидеть, ходить по ножу, я хожу по ножу!
Нет, это не мои вымышленыне неврозы... И не мои ссутуленные плечи. Не крики и вырывание листов из тетради, чтобы-я-училась-на-отлично...
Свет мой, там, где-то там, далеко, угас, потух, мы расстались жестко, проклятия в дарес и адресат, а письмо... То письмо со штемпелем, лежащее у меня в шкафу - до сих пор перевязано лентой... С глупым рядом именем Марины, которая мне - никто... Просто знакомая... А твои письма были в ленте, в моих хвалебных речах и прощаниях, мои письма, ответ мой не нарисованный, перфокарта со Мной - нильгау... И стихи Линдерманна...
А через год...
Через год рамка и мое фото - еще детское и твое - сестреино, ты меня такой до исх пор видела, а Ты любишь Другого, мое средце пронзая, я не люблю тебя боле, но тогда, в тот момент, стихи лились из души... Там ты писала что-то о сексе и о том, что изменила мне. А мы не любовницы, мы так - просто попутчики... (С). ... А в письма - "Я собака павлова", а "ты - моя хранитель и дом", а потом - "я хотела бы... но была...", и в ту ночь, ты поссорила наши сознания просто потому,что кто-то трахнул тебя...
А ты представляла меня?..
И когда-то и где-то было так глупо, звучало, что "это первый раз здесь" - и мои смешливые буковки, и наши признания в любли - смешной отклик, сиренево, фиолетово уже... Дочитывая Сэйджо, я вспоминаю тебя, как пошло - ты романтично-слюняво целовал мне руки, в сети, ввергая в пучины ада, и просил подождать, раздвинуть для тебя ноги в крвоати отеля - подтекстом, не прямо, или в моей комнате со смешной и неоформленной люстрой?.. А я обнимала другого, и глупо велась за руку, смущенно отводя глаза и робко предлагая "попозже...". Впервые целоавшись в праздник, немного опздно - в шестнадцать, меня тошнило потом от этого вкуса, и от этогй влажности, а в зеркало за нами мсотрела уборщица - ты не находишь, это немного бессвязно?.. И мне не везло на класс, и я не любила свой класс, а ты сидел со мною на лавчоке и бегал от завуча, который снисходительно провожал тебя взглядами, а в это время я почти любила Тебя, и знала что ты мой навеик, как принц из сказок о столетьях - я почти не лгала тогда, говоря, что ты - мой Свет, а свет ревновал и просил добавки, и рвались нити, и письма летели - смс - нет, ну что Вы! чистые дети! Монеты и страсти, а потом пришли ругани. Мне сказали, я сука и совсем не по-детски ссутулюсь и хватаю зубами руки.
Нет, это не мои сны. Мои сны улетели давно. Сновидения по Фрейду - эмоции, и прсто глушат мои желания. Секусальыне или нет - не мне решать, все бессознательно, но наверное - да... Отчасти и частью.
Честью сделанный ход - сквозь дворы, уже с совершенно другим - мне казавшимся Принцем, и в подъезд - поцелуи и какие-то роюкие встречи руками - мои, совсем не твои... Как мерзко - это лестничная клетка, жадность и почти душность - и мои семнадцать, шестнадцать?.. потом отпусканье, разговор по телефону - нет, не отдаваясь, прсото идя домой, шутя о парках и - все, моя душа забрала свое. чтобы мне звонили и писали и говорили о том, что у меня есть неделя, чтобы решиться и - так же как там, раздвинуть ноги. Скука смертная, мне стало жаль себя - продажную шлюху, и танцующую при свете - о нет, я совсем не ербенок. Просто на мониторе было чрено-бело, и огни летели в глаза, ты обнимал так тепло и нежно, что даже я - комок льда, почти поддался, как там, когда за нами смотрела уборщица. А ты не знал о подъезде и парке, ты расправлял диван как специально - садясь и кусая конфеты, чтобы потом навсегда во мне оставить эту дикую злость - к сладким негам. К поцелуям и этим диванным-TV, в чужих квартирах, и робких взглядов, а я не собиралась - ты мне намекал, но кто ты, боже, прсото прохожий, чт так обласкал меня взглядом, не ведя на диван...
Разговор при луне и робкие моменты - разговор о какой-то Алике и ее Принце, и твой сешливый голос, а у меня в ушах - робость, у меня в ушах - вопросы, почему ты не сказал ничего, а я помню, пмню, если это было после паздников, а если до - я просто понял, тогда и отчетливо, что кроме бессмертия матери и ненависти во мне еще есть холод - и крии в комнате, и швыряние - нет, никогда, я все врал, если такое писал, моя леность - мои кусания губ... Расстование, чтобы потом через год - розы. Котоыре мне не нужны...
Да, это просто романы. Я пишу просто нменого прозы. Немного жизни, кусочек под Сэйджо, чтобы хоть раз, хоть где-то, кому-то... А мне нужно учить, к черту, я еще не все рассказал...
А я не один, меня много, я лжец, но это не важно, я прсото луг до сих пор - эта ложь укрывает сознание тем, что я могу жить, не раскрывая себя. Свет сказал - что я стерва и совсем не сестра, потому что картанная маска [by Фера] рассыпалась прахом, а я - не судьба...
А потом - да, снвоа крик ,и душ, и сидение рыдающе у кровати - где-то далеко - золотое обручальное кольцо и твои уверения о матери... Цена и мои смешки по поводу таких же колец, ожидание тебя на лавочке-летом... Страх и слезы, и кров - глупая кровь по твоему горлу, просто потому что ты болен. А я, ползая и обнимая снег про себя,у моляя бога.. ты знаешь что для меня он? скотина. Но правдивая такая... Умная... почти - как собака павлова... И моли исповеди идущей тени, и кружащиеся фонари, потом уже - да, разговор об АликЕ, и ее принце с тем-что-дарит-цветы.
И мои слова о шлюхе, и твои стоны и рики, потом рассказ о выдуманном мире... Знаете, я больше не верю в смерть, мне кажется, что это театр...
Зима, и люстра под потолком, и еще - веревка на шее. У тебя хватит смелости? хватило, попробуй, ты тогда так красиво выступил. На сцене, я знаю ,я выгляжу глупо, но тогда я и вправду звонил в больницу, к тебе, в Москву, на твой сотовый, и ты, от лциа брата со мной говоривший, поставлял известия, о том что все хорошо, что свобода моя - моя ветере- загнать меня жестоко в ловушку из решеток, пригрозить расправом и тленом, судом, судьми и присяжныи-ддоверительынми, и как плачет твоя мать...
А моя мать решает тлеть в аду, за грехи - один только - саомбуйсива. Старая бабка - мать матери ,что огда сказала о поле матери, умерла, и я совсем не плакала, толкьо помнила пучок седых волос в руках, и запах пудры, когда целовала лоб... И я сходила с ума, рыдая в руках едиснтвенно верного, учителя и друга, что забываю видет ьи поздравлять с круглыми датами - такая уж я стерва... И любителям съемок такое не дашь - там в конце совсем по-иному. Рыдая в кровать, рыдая на партах и стульях, бегая от друзей и подруг, узнать, что все это было - шуткой... И не было люстры и веревок. Опять.
Ездить совсем близко - совсем без искр - в хол приемной врача, где лечат нервных и больных... Вы были там?.. Вы там жили? Два раза? С епременными нчоными ночами - два года назад, я почти не спал, и до исх редко сплю в такими ночами в уме своем - мне снится, будто я живу, а я умираю - моя мать лежала в психушке, мой почти Принц разгрывал драмы, а я рвался, метался, желал позвонить и пойти согласиться на отели - чтобы потом слушать сбивчивые извинения за мое испорченное детство, обиды детей- все это глпости, не проащется, если мать ненавидит ребенка...
И два года - и тошнит уже от этих "прости", и когда лезут в душу, и говорят, что я ничего не пережил - мало, да толкьо эти извинения отца, что его не было рядом, и крики в ушах, и желание крови, и еще - немного примеси моих дестких желаний - чобы плакать при ком-то, кто просто бы понял... Меня...
Когда ненавдишь депрессивную мать и хочешь идти с ней под поезд, и потом столкнуть туда оцта... Не потому что они кричат... Они сами туда хотят, а мне просто - тетка, да дед - "тебе же не будет грустно?..". Кпак когда-то - при кухнном старом столе, мне давали подзатыльники и ругались на мои смешные стихи...
Потом совсем испарилось солнце. Жених ушел, мать до сих пор - жива. Странно, да? И даже стала другой - уже не кричащей, толкьо вот, порой - напоминающей, требующей моей ласки и внимания, и знаков добра, и еще, говорящей, что я тут завис, что у меня нет жизни и я просто в сети, и совсем нчиего не знаю о мире...
А меня колотит, когда меня трогают, потому я не анвижу воду и не люблю огонь, а еще я очень не люблю старых -и еще - не люблю Их.
А потом...
2008 лето... Где-то мои воспоминания и одинокие прогулки - единожды, мутные разбросанные фразы, любовь? да кто ее знает, я в то лето был совсем сам себе чужой... И все мнил себя кем-то, даже больше - чем сейчас, когда вокруг вьются люди, а я улыбаюсь и машу им в сети, я же Он.
Что эти люди
Хотят во мне
Видеть?
Какие струны
И нити
В себе мне порвать,
Издергать?
Стеркой
По чистой бумаге
Линии невидимые
Рисовать...
Умирать
Каждый миг
От удушья...
Полукружием
Лунным
Отмеченный...
Кружит мысль
Сумасшедшая... (С) Сэйджо
А я врал окгда говорил, что не хчу умирать! Скокль ораз я себе клялся, то поднесу нож к руке - а все... Улыбался. Завис во времени, толкьо развичиваться стал - а тут- надо же, Свет...И еще Любовь, ушедшая после лета - там было желание вывестись.
Нет, я знаю, это совсем уж личное...
И мои нервные срывы, мои катрации формул Твоих - я млова, что "вокруг него", и "он такой знаметиный", "должно быть, он совсем не одинок".
Кто знал, что для меня было лето?.. Кроме слез и обещаний моих... Моя зима пролетели так быстро, и столько потерянных стало с ней - никого, кто бы мог или хотел...
Вновь накапать себе слез на плечо - я просто не могу выплакаться о свое жизни... Кому-тоо длному рассказать это все... И о люви, и о смерти...
Помогать другим какой-то слишком выдуманный долг, и я следую за образами - я нежный Поэт, млаенький мальчик - растрепанный, из Сказок... А меня придумали почти пафсоным и еще - замкнуто-автоматическим, иногда чрезчур веселым, и постоянным говорившем "нет". А еще меня придумали вот каким - милым и добрым, и стоит мне снять свои маски - как мне говорят "одень". Не позорить, да. десу? Так это легко. Потом окружать себя людьми - друной тон. Монпасье и просить помощи - так же. Зубы портятся, если есть много сладкого. Моя жизнь - плакать в туалете при этом, на белой пластмассе - где мне еще плакать о жизни, которую хчоется рассказать кому-то, прсото потому что никто не слышал ее всю?.. Вот как здесь...
А я создан не для этого мира. Мне душно, мне больно ЗДЕСЬ!
Нет, это не детские придирки...
И мой переходный возраст прошел...
Это плач почти взрослого человека - с отрезанным и выброшенным на помойку крылом. Котормоу проще спрятаться за образы - он труслив и очень раним. А все думают, он все-таки может... Нет-нет! вы скажете, я мил и чоень напуган порой. И еще - не нужно говорить мне, что это пройдет...
Я совсем нелюдим...
И КАК ОБЪЯСНИТЬ ВАМ, ЧТО Я НЕ ДОЛЖЕН БЫТЬ ЗДЕСЬ?..
В этом скучном кресле в халате...
Мне совсем не нужны ламазы и дары - и места на призовых мероприятьях... И совсем не нужны эти полеты в космосА, и лазанья в душу - я умираю так каждый раз... А вы все думаете - весенне-осеннее, ему бы попить чего-то ото сна...
проснись. вокруг мир - я сам убеждаюсь.
И не надо говорить мне, что мир - это здорово. Сам разбираюсь. Только...
Не мой этот мир...
Я хочу жестокого кресла, высокого этажА, Лондона, одиночества, а потом - нежный разговор в трубку с чтуь прикуренным смехом словОм - отрастить себе зелено-черные волосы до плеч и пить виски в низком стакане - так модно...
И хочу не лучшего, нет. Я просто не на своем соц. положении - я хочу пугаться голубей, и марать перчатки о лужи, когда плохо. А еще хочу трубку с дымом, немного образа - хочу смеяться, когда я хочу, найти наконец себя, быть совбодным...
Знаете, я вот этого хочу...
Чтобы пройти по красивому парку, под зонтом кружевным, когда на мне кимоно, попросить прикурить у высокого человека и ударить его веером по лицу...
нет, вы совсем не поймеет меня...
Быть совбодным - ваши слова -это просто "так будь"...
А я хочу быть в ином этом мире... И не думать о глупых деньгах. И о том, что мама будет кричать за ужины, и еще за то, что я не ложуся спать...
И нет... Я не хчоу вырасти. Это сегодня такой образ - а завтра - я прсото кокетка с розовыми блесками по всему лицу - я просто хочу чуда... Желания жить. Исполнения предназначений и может - Судьбы...
А я не хочу жить как все...
Мне осточертело желание курить...
Черт...
Я просто хочу умереть.
Чтобы жить.
Моя жизнь...
А мне всего восемнадцать...
В твоем мире
Кукол и апельсинов...
Раскрашенный красным
И синим...
В твоем мире
Шоколада и вишни...
Каждый нужный
И каждый - лишний...
В твоем мире скука
И глюки...
А может просто
Глюки от скуки?..
В твоем мире лица
И руки...
Столь знакомых
Ломанных линий...
В твоем мире
Ажурный иней
Лег по стенам
И по углам
Перегнувшись напополам,
Перепутал собою путь...
Разливая мечты, и ртуть
Красных волос... (С) Сэйджо.
Кукол и апельсинов...
Раскрашенный красным
И синим...
В твоем мире
Шоколада и вишни...
Каждый нужный
И каждый - лишний...
В твоем мире скука
И глюки...
А может просто
Глюки от скуки?..
В твоем мире лица
И руки...
Столь знакомых
Ломанных линий...
В твоем мире
Ажурный иней
Лег по стенам
И по углам
Перегнувшись напополам,
Перепутал собою путь...
Разливая мечты, и ртуть
Красных волос... (С) Сэйджо.
А и вправду, кому это надо? Один в своем больном и придуманном мире. Неумело копируя Сэйджо, просто вверясь в его Вселенную. Вы читаете в том же такте? А, наплевать, я читаю по-своему...
Не мир, не судьба, не возраст, не детство. Пусть хоть кто-то скажет, что я не мальчишка! Я мальчишка... Такой же мальчишка, как из Сказок-о-Детстве. С потрепанными волосами, коленками, рваными заплатками, неукрашенный, ржавый, засохший, с конапушками - летом...
Сидящий на стуле в халате... Дикий, растрепанный ветром. Придуманным, мной, обессилевшим. Маски, срываем маски! Только назад три часа гордый, возвышенный. Усталый, убитый, морально сконфуженный. Не приспособленный к своему социальному статусу, боящийся выйти во двор, в темноту, за хлебом, подойти к окошку регистрации...
Не мое, не свое, не чужое. Контакты режут в личку, струями слез угнетая, выливая, умирая, круша, ломая...
Нет, это не весеннее обострение. Это не судьба, злодейка, я верю в нее, в рок и Юпитер... Это не весна, не чертов предавший снег меня сразу, резко, больно, идущий завтра в пальто, в желтом тонком шарфе, стуча каблучками. Я! Я просто ничто... Стремящийся к маме, которой нет давно уже, нет, в моих детском сознании она - в очках и с платком на голове, устоявшийся тип - с диваном и приторным моим "ненавижу", желанием стать проститукой, убийцей, навязчивыми мыслями о том, чтобы убить, вонзить нож, до сих пор - не верите? Почувствуйте, возьмите удар, примите в вену, пару кубов... Лгущий матери и отцу, зарывающийся в лунный свет, где умирали ако Синие Птицы Метерлинка, в пьесах рассыпая гвозди - бредово, бредово, под плач, под стихи Лондонского Бога, моя мечта - еще раз быть в этом лунном свете, закутавшимся с горлом, чтобы не вонзили вампиры - клыки свои. Ядовитые. И умирать, медленно засыпать, слабеть, лежать пластом, как при бо-лез-ни, когда ты не ел. Бредить, холодить, лунный свет сковал члены, дать немного воды - и стул над волосами, с замахнувшимся белым ру-ка-вом... Звать маму...
Идти к врачу, пить что-то от нервов, и вылазть из ванны впервые самому - отец пьян, и уничтожающе-унижающе не просить мать матери кричать матери о рвоте. На полу. На траве, зеленой, в парке, когда встать на парапет, стремиться - впервые не упасть, заплакать, вскочить, обидеть, унизить... Идти одному. Я просто боялся воды!
Я по-детски счас пьян и немыслим. Как если бы я мог бы стремиться, свою жизнь подвести к нулю - каждый из нас может хвалиться, как много он съел дерьма, только кто мог сказать, как мало он кушал, чтобы вырасти на чуточку глубже, не пошлее, не с этими оборванными фразами, задыхаясь, сказать, что люблю?..
Нет, это не подростковые формы. Они ушли в то 2008-ое. Скучное и тоскливое в дымке лето...
А перед ним была сеть, мой виртуальный мирок, мои уколы слезами - первые, робкие, любовные, стрельнувшие Светом, смс и звонки и немного горькой чужой ревности, обиды, заботы, и стратсью - впервые желанием трахнуть на том самом полу, где стояли ноги, которые поцеловать-то... Страшно... Вы читаете в том же такте?
Вы читаете?..
Вряд ли.
В свои шестнадцать, пятнадцать лет, а потом - а потом в семнадцать читать тсихи линдерманна, тайком, по ночам читать твою прозу, в бреду, в горячем желании убить и унизить - вывести в свет, провести по горлу ножом... И снова - слова, клавиши и мягкие удары о плед головой... Чужие деньги на счет тратить - тебе потом предоставит! Ся шанс поквитаться со мной... И сказки о новых мирах, где бывают еще звери - где полотна рисуют кровью, где клыки, где шерсть разная тварей, и где ты... Видела мальчика Сашу...
Моя память - сантименты на сантименте, впервые без прикрас, без слов отчуждения. Да любила, черт побери! Или знала. Я сестра, я не более - Алика... Имена настоящие мертвы, мы умирали, сколкьо раз умирали, кто был первой? Я была первой? Или ты? Или ты, что потом мы расстались, в ссоре, в обиде, в золости в письме - моих собаке, моих - как собаки, к тебе... Разочарования, все так пошло, обыденно - я любила, любила и Ты... И потом вдруг стремительно, рвано - мое больное ухо и крики мамы... Моя злость и обида и желание жить... Выдумать мир... Написать о Художнике и о Про-зо-ви-ке... Вплести Сашу и холсты, и темные ночи и страсти и даже - слезы... И расставить, не понять и обидеть, ходить по ножу, я хожу по ножу!
Нет, это не мои вымышленыне неврозы... И не мои ссутуленные плечи. Не крики и вырывание листов из тетради, чтобы-я-училась-на-отлично...
Свет мой, там, где-то там, далеко, угас, потух, мы расстались жестко, проклятия в дарес и адресат, а письмо... То письмо со штемпелем, лежащее у меня в шкафу - до сих пор перевязано лентой... С глупым рядом именем Марины, которая мне - никто... Просто знакомая... А твои письма были в ленте, в моих хвалебных речах и прощаниях, мои письма, ответ мой не нарисованный, перфокарта со Мной - нильгау... И стихи Линдерманна...
А через год...
Через год рамка и мое фото - еще детское и твое - сестреино, ты меня такой до исх пор видела, а Ты любишь Другого, мое средце пронзая, я не люблю тебя боле, но тогда, в тот момент, стихи лились из души... Там ты писала что-то о сексе и о том, что изменила мне. А мы не любовницы, мы так - просто попутчики... (С). ... А в письма - "Я собака павлова", а "ты - моя хранитель и дом", а потом - "я хотела бы... но была...", и в ту ночь, ты поссорила наши сознания просто потому,что кто-то трахнул тебя...
А ты представляла меня?..
И когда-то и где-то было так глупо, звучало, что "это первый раз здесь" - и мои смешливые буковки, и наши признания в любли - смешной отклик, сиренево, фиолетово уже... Дочитывая Сэйджо, я вспоминаю тебя, как пошло - ты романтично-слюняво целовал мне руки, в сети, ввергая в пучины ада, и просил подождать, раздвинуть для тебя ноги в крвоати отеля - подтекстом, не прямо, или в моей комнате со смешной и неоформленной люстрой?.. А я обнимала другого, и глупо велась за руку, смущенно отводя глаза и робко предлагая "попозже...". Впервые целоавшись в праздник, немного опздно - в шестнадцать, меня тошнило потом от этого вкуса, и от этогй влажности, а в зеркало за нами мсотрела уборщица - ты не находишь, это немного бессвязно?.. И мне не везло на класс, и я не любила свой класс, а ты сидел со мною на лавчоке и бегал от завуча, который снисходительно провожал тебя взглядами, а в это время я почти любила Тебя, и знала что ты мой навеик, как принц из сказок о столетьях - я почти не лгала тогда, говоря, что ты - мой Свет, а свет ревновал и просил добавки, и рвались нити, и письма летели - смс - нет, ну что Вы! чистые дети! Монеты и страсти, а потом пришли ругани. Мне сказали, я сука и совсем не по-детски ссутулюсь и хватаю зубами руки.
Нет, это не мои сны. Мои сны улетели давно. Сновидения по Фрейду - эмоции, и прсто глушат мои желания. Секусальыне или нет - не мне решать, все бессознательно, но наверное - да... Отчасти и частью.
Честью сделанный ход - сквозь дворы, уже с совершенно другим - мне казавшимся Принцем, и в подъезд - поцелуи и какие-то роюкие встречи руками - мои, совсем не твои... Как мерзко - это лестничная клетка, жадность и почти душность - и мои семнадцать, шестнадцать?.. потом отпусканье, разговор по телефону - нет, не отдаваясь, прсото идя домой, шутя о парках и - все, моя душа забрала свое. чтобы мне звонили и писали и говорили о том, что у меня есть неделя, чтобы решиться и - так же как там, раздвинуть ноги. Скука смертная, мне стало жаль себя - продажную шлюху, и танцующую при свете - о нет, я совсем не ербенок. Просто на мониторе было чрено-бело, и огни летели в глаза, ты обнимал так тепло и нежно, что даже я - комок льда, почти поддался, как там, когда за нами смотрела уборщица. А ты не знал о подъезде и парке, ты расправлял диван как специально - садясь и кусая конфеты, чтобы потом навсегда во мне оставить эту дикую злость - к сладким негам. К поцелуям и этим диванным-TV, в чужих квартирах, и робких взглядов, а я не собиралась - ты мне намекал, но кто ты, боже, прсото прохожий, чт так обласкал меня взглядом, не ведя на диван...
Разговор при луне и робкие моменты - разговор о какой-то Алике и ее Принце, и твой сешливый голос, а у меня в ушах - робость, у меня в ушах - вопросы, почему ты не сказал ничего, а я помню, пмню, если это было после паздников, а если до - я просто понял, тогда и отчетливо, что кроме бессмертия матери и ненависти во мне еще есть холод - и крии в комнате, и швыряние - нет, никогда, я все врал, если такое писал, моя леность - мои кусания губ... Расстование, чтобы потом через год - розы. Котоыре мне не нужны...
Да, это просто романы. Я пишу просто нменого прозы. Немного жизни, кусочек под Сэйджо, чтобы хоть раз, хоть где-то, кому-то... А мне нужно учить, к черту, я еще не все рассказал...
А я не один, меня много, я лжец, но это не важно, я прсото луг до сих пор - эта ложь укрывает сознание тем, что я могу жить, не раскрывая себя. Свет сказал - что я стерва и совсем не сестра, потому что картанная маска [by Фера] рассыпалась прахом, а я - не судьба...
А потом - да, снвоа крик ,и душ, и сидение рыдающе у кровати - где-то далеко - золотое обручальное кольцо и твои уверения о матери... Цена и мои смешки по поводу таких же колец, ожидание тебя на лавочке-летом... Страх и слезы, и кров - глупая кровь по твоему горлу, просто потому что ты болен. А я, ползая и обнимая снег про себя,у моляя бога.. ты знаешь что для меня он? скотина. Но правдивая такая... Умная... почти - как собака павлова... И моли исповеди идущей тени, и кружащиеся фонари, потом уже - да, разговор об АликЕ, и ее принце с тем-что-дарит-цветы.
И мои слова о шлюхе, и твои стоны и рики, потом рассказ о выдуманном мире... Знаете, я больше не верю в смерть, мне кажется, что это театр...
Зима, и люстра под потолком, и еще - веревка на шее. У тебя хватит смелости? хватило, попробуй, ты тогда так красиво выступил. На сцене, я знаю ,я выгляжу глупо, но тогда я и вправду звонил в больницу, к тебе, в Москву, на твой сотовый, и ты, от лциа брата со мной говоривший, поставлял известия, о том что все хорошо, что свобода моя - моя ветере- загнать меня жестоко в ловушку из решеток, пригрозить расправом и тленом, судом, судьми и присяжныи-ддоверительынми, и как плачет твоя мать...
А моя мать решает тлеть в аду, за грехи - один только - саомбуйсива. Старая бабка - мать матери ,что огда сказала о поле матери, умерла, и я совсем не плакала, толкьо помнила пучок седых волос в руках, и запах пудры, когда целовала лоб... И я сходила с ума, рыдая в руках едиснтвенно верного, учителя и друга, что забываю видет ьи поздравлять с круглыми датами - такая уж я стерва... И любителям съемок такое не дашь - там в конце совсем по-иному. Рыдая в кровать, рыдая на партах и стульях, бегая от друзей и подруг, узнать, что все это было - шуткой... И не было люстры и веревок. Опять.
Ездить совсем близко - совсем без искр - в хол приемной врача, где лечат нервных и больных... Вы были там?.. Вы там жили? Два раза? С епременными нчоными ночами - два года назад, я почти не спал, и до исх редко сплю в такими ночами в уме своем - мне снится, будто я живу, а я умираю - моя мать лежала в психушке, мой почти Принц разгрывал драмы, а я рвался, метался, желал позвонить и пойти согласиться на отели - чтобы потом слушать сбивчивые извинения за мое испорченное детство, обиды детей- все это глпости, не проащется, если мать ненавидит ребенка...
И два года - и тошнит уже от этих "прости", и когда лезут в душу, и говорят, что я ничего не пережил - мало, да толкьо эти извинения отца, что его не было рядом, и крики в ушах, и желание крови, и еще - немного примеси моих дестких желаний - чобы плакать при ком-то, кто просто бы понял... Меня...
Когда ненавдишь депрессивную мать и хочешь идти с ней под поезд, и потом столкнуть туда оцта... Не потому что они кричат... Они сами туда хотят, а мне просто - тетка, да дед - "тебе же не будет грустно?..". Кпак когда-то - при кухнном старом столе, мне давали подзатыльники и ругались на мои смешные стихи...
Потом совсем испарилось солнце. Жених ушел, мать до сих пор - жива. Странно, да? И даже стала другой - уже не кричащей, толкьо вот, порой - напоминающей, требующей моей ласки и внимания, и знаков добра, и еще, говорящей, что я тут завис, что у меня нет жизни и я просто в сети, и совсем нчиего не знаю о мире...
А меня колотит, когда меня трогают, потому я не анвижу воду и не люблю огонь, а еще я очень не люблю старых -и еще - не люблю Их.
А потом...
2008 лето... Где-то мои воспоминания и одинокие прогулки - единожды, мутные разбросанные фразы, любовь? да кто ее знает, я в то лето был совсем сам себе чужой... И все мнил себя кем-то, даже больше - чем сейчас, когда вокруг вьются люди, а я улыбаюсь и машу им в сети, я же Он.
Что эти люди
Хотят во мне
Видеть?
Какие струны
И нити
В себе мне порвать,
Издергать?
Стеркой
По чистой бумаге
Линии невидимые
Рисовать...
Умирать
Каждый миг
От удушья...
Полукружием
Лунным
Отмеченный...
Кружит мысль
Сумасшедшая... (С) Сэйджо
А я врал окгда говорил, что не хчу умирать! Скокль ораз я себе клялся, то поднесу нож к руке - а все... Улыбался. Завис во времени, толкьо развичиваться стал - а тут- надо же, Свет...И еще Любовь, ушедшая после лета - там было желание вывестись.
Нет, я знаю, это совсем уж личное...
И мои нервные срывы, мои катрации формул Твоих - я млова, что "вокруг него", и "он такой знаметиный", "должно быть, он совсем не одинок".
Кто знал, что для меня было лето?.. Кроме слез и обещаний моих... Моя зима пролетели так быстро, и столько потерянных стало с ней - никого, кто бы мог или хотел...
Вновь накапать себе слез на плечо - я просто не могу выплакаться о свое жизни... Кому-тоо длному рассказать это все... И о люви, и о смерти...
Помогать другим какой-то слишком выдуманный долг, и я следую за образами - я нежный Поэт, млаенький мальчик - растрепанный, из Сказок... А меня придумали почти пафсоным и еще - замкнуто-автоматическим, иногда чрезчур веселым, и постоянным говорившем "нет". А еще меня придумали вот каким - милым и добрым, и стоит мне снять свои маски - как мне говорят "одень". Не позорить, да. десу? Так это легко. Потом окружать себя людьми - друной тон. Монпасье и просить помощи - так же. Зубы портятся, если есть много сладкого. Моя жизнь - плакать в туалете при этом, на белой пластмассе - где мне еще плакать о жизни, которую хчоется рассказать кому-то, прсото потому что никто не слышал ее всю?.. Вот как здесь...
А я создан не для этого мира. Мне душно, мне больно ЗДЕСЬ!
Нет, это не детские придирки...
И мой переходный возраст прошел...
Это плач почти взрослого человека - с отрезанным и выброшенным на помойку крылом. Котормоу проще спрятаться за образы - он труслив и очень раним. А все думают, он все-таки может... Нет-нет! вы скажете, я мил и чоень напуган порой. И еще - не нужно говорить мне, что это пройдет...
Я совсем нелюдим...
И КАК ОБЪЯСНИТЬ ВАМ, ЧТО Я НЕ ДОЛЖЕН БЫТЬ ЗДЕСЬ?..
В этом скучном кресле в халате...
Мне совсем не нужны ламазы и дары - и места на призовых мероприятьях... И совсем не нужны эти полеты в космосА, и лазанья в душу - я умираю так каждый раз... А вы все думаете - весенне-осеннее, ему бы попить чего-то ото сна...
проснись. вокруг мир - я сам убеждаюсь.
И не надо говорить мне, что мир - это здорово. Сам разбираюсь. Только...
Не мой этот мир...
Я хочу жестокого кресла, высокого этажА, Лондона, одиночества, а потом - нежный разговор в трубку с чтуь прикуренным смехом словОм - отрастить себе зелено-черные волосы до плеч и пить виски в низком стакане - так модно...
И хочу не лучшего, нет. Я просто не на своем соц. положении - я хочу пугаться голубей, и марать перчатки о лужи, когда плохо. А еще хочу трубку с дымом, немного образа - хочу смеяться, когда я хочу, найти наконец себя, быть совбодным...
Знаете, я вот этого хочу...
Чтобы пройти по красивому парку, под зонтом кружевным, когда на мне кимоно, попросить прикурить у высокого человека и ударить его веером по лицу...
нет, вы совсем не поймеет меня...
Быть совбодным - ваши слова -это просто "так будь"...
А я хочу быть в ином этом мире... И не думать о глупых деньгах. И о том, что мама будет кричать за ужины, и еще за то, что я не ложуся спать...
И нет... Я не хчоу вырасти. Это сегодня такой образ - а завтра - я прсото кокетка с розовыми блесками по всему лицу - я просто хочу чуда... Желания жить. Исполнения предназначений и может - Судьбы...
А я не хочу жить как все...
Мне осточертело желание курить...
Черт...
Я просто хочу умереть.
Чтобы жить.
Моя жизнь...
А мне всего восемнадцать...
@настроение: Сэйджо...
а про маму - это правда? это твоё, настоящее?
Понимаю Ваш "прорыв". Мне тоже всегда безумно хотелось, чтобы кто-то знал, понимал. Чтобы попридержали свои голословные суждения о моей жизни. Может поэтому я и в дайари.Чтобы выплеснуть негатив здесь, где никто не увидит и быть молчаливой с ними, лезущими в душу.
И СПАСИБО Вам за вашу откровенность! Вы молодец. Держитесь.
Gracious, один человек сказал, что "все - к опыту". Так что любой опыт может быть и позитивным.
Аригато.