У меня завтра зачет, у меня завтра семинар, у меня завтра две темы по англ. языку. А я сиду и делаю ретро-диз на форум><. Убейте меня, ПЧ, а?.. А еще я сменю ник-таки. Но на какой - не скажу. Соноко, я согласен, подумав, окончательно, аха=)
Спрашивали сегодян, не прибавляя "Король"-Кроль. Откуда? Да нэт его, что вы как дети, ей-богу) Король все в своих путаных мыслях о жизни и смерти, о вечном и безупречном, все где-то плавает, думает, гадает. Че-т напугали меня отчислениями, даже учиться стало влом совершенно... И физ-ру отрабатывать. Мотивация, десу, ниже нуля и кажется, что точно выперут.
Если это не причина, по которой ищут равновесия. Странно, уже от нескольких человек слышал, что рядом со мной - спокойно. Моя натура столь непостоянная, невраня и рваная какая-то, что мне-то рядом с собой неспокойно. Как может быть спокойно остальным? Но я рад, что дарю это спокойствие.
Брат, это что-то... Странное получилось. Я не знаю задумки, я не знаю ничего. Одна музыка, 101 рисунок артовский, по которому это написано. Что-то большее или меньшее, совсем непохожее. Навеянное Сэйджо и твоей страничкой на Самиздате. Что-то. Тебе. Любимому.
Каждый... Я вхожу в комнату... Ветер рвал рубашку на мне, путал светлые волосы. Луг был зеленым, огромным. И живым. Трава качалась под стихией, цветы осыпали пыльцой мои пальцы, если я касался до них. И кожа становилась солнечной. Желтой. И так смешно было эту желтую радость приносить тебе, лежащему в прохладе зелени под тенью дерева. Единственного на это огроином лугу. Ветер путал свтелые волосы, рвал рубашку на мне. Ты открывал глаза, у тебя глаза отражали разноцветное небо - голубое и белое, синее и с серыми тучами. Тучи плыли низко, волокли за собой предгрозовую свежесть, но ты лежал по-прежнему все так же - заложив руки за голову, с травинкой во рту, закинув ногу за ногу и изредка ей покачивая. На тебе была серая рубашка, развязанный галстук, и пиджак лежал рядом. Так смешно было эту желтую радость приносить тебе. Уходя от туч, входя в твою тень, в рваные кусочки тени от солнца, что скоро поглощено будет, в шумящие листья дерева. Трава качалась под стихией. А луг был живым. Птицы кричали очень громко, улетая от первых молний, ветер уже готов был выгнать нас отсюда, как полил дождь. Капли неслись к траве изумрудной, били по нашим лицам, волосам и ладоням, смывая с меня эту желтую радость. Что так смешно было приносить тебе. Белые и черные птицы улетали. Ты сидел, раскинув ноги и опирался о руки. И я смотрел, как липнет рубашка к тебе, и как ты закрываешь глаза, чтобы с ресниц прозрачная вода стекала по щекам к открытому горлу, под воротник. И все вокруг было темным и страшным. Накинутый пиджак я зставил тебя одеть полностью. Холодный ветер рвал рубашку на мне. Путал твои волосы.
II
Каждый день... Я вхожу в комнату по утрам и вечерам, я....
Освещенные нежно-розовым плитки тротуара казались мне сказочной мозаикой. Теплый ветерок смахивал пыль с наших плеч, кимоно были праздничными. Красивыми. Сшитыми где-то там на заказ. И круглый веер тоже был красивым в нашей руке. Мы держались за одну ручку и шли. Ветки сакуры были темно-коричневыми, почти черными. Освещенные нежно-розовым облака казались мне сказочной мозаикой. Теплый дым вился от земли, потому что было по-весеннему впервые тепло. У тебя в руке еще был зонт, чтобы розовые лепестки не падали нам снегом на головы. Ты держал его прямо, прямо шагая и прямо держа спину. Ты был красив в этом красивом кимоно. Сшитым где-то там на заказ. Ветки порой цеплялись за рукава кимоно, если мы проходили очень-очень близко от них. А цветы на ветках были сияющими, как будто бы из другого мира, розовые внутри, они к кончикам белели, потом покрывались синей и голубой каймой, светились и искрились. И это было прекрасно. -Знаешь... Освещенные нежно-розовым наши ладони порой были и темно-розовыми, потому что на них падала тень от деревьев. Потому что темный ветерок стремился показать жизнь. И что весна только-только распускается. -Разве весна наша стихия? Я поднимал голову и смотрел на тебя, ожидая ответа. А ты кивал медленно головой, на палец тебе садилась желтая птичка, пропевала какие-то звуки и улетала. Освещенный нежно-розовым теплый ветер обрамлял ветки сакуры.
III
Каждый день, если я жив... Я вхожу в комнату по утрам и вечерам, я жду, что Ты....
Я еще сплю, когда ты уже на кухне что-то готовишь. Так - на скорую руку. Зеленые занавески колыхаются под летним ветром, в квартире жарко, душно, почти - невозможно. И просыпаться тоже не хочется. Мне снится, что ты лежишь в воде, протягиваешь руку аисту, и он касается длинным клювом твоей ладони. На кухне еще жарче, потому что там кипит чайник, там вообще невозможно находиться - но ты находишься, делаешь что-то, расставляешь чашки, в зубах у тебя ложка, в руках - сахарница. Время coffe. В белых кружках. Маленьких таких. Пусть ижарко, но coffe - на клетчатой скатерти. Мне снится, что я лежу по другую сторону озера, тоже в воде - голубоватой и мертвой. Потому что она не течет никуда. Озеро стоит. И будет стоять еще очень долго, потому что аист дотрагивается до твоей ладони, а не шагает на длинных ногах к берегу и не ведет за собой воду. Тосты, масло, варенье. Ты садишься на разделочный стол, прикуриваешь и вытираешь испарину со лба. Волосы прилипли к вискам, и это тебя немного раздражает. Ты прикуриваешь и вытираешь испарину со лба. На тебе болотно-зеленая одежда. Она в мелком рисунке цветов. А длинные камыши скрывают тебя с берега, и поэтому ты не беспокоишься. Протянутая рука и мерный звук тишины в твоих ушах - твой образ на эту секунду. Пока белая птица стоит над тобой. -Тебя дого ждать? Я просыпаюсь как раз в тот момент, когда мои глаза открываются во сне. И я сажусь на кровати, вытираю испарину со лба, и это меня немного раздражает. И я иду вниз, чтобы увидить, как маленькая белая птичка на твоей ладони дотрагивается клювом до кожи. -Все замирает?
IV
Каждый день, если я жив или мертв,... Я вхожу в комнату по утрам и вечерам, я жду, что Ты будешь в ней, потому что я один в ней по утрам и вечерам, если я жив или мертв....
Ты болен, и у тебя из горла идет кровь. И я смотрю на алый закат в нашей кухоньке с зелеными занавесками и разделочной доской, на полу валяется вееер и зонтик - еще с весны нами купленные. На тебе болотно-зеленая одежда, развязанный галстук в мелком рисунке цветов, пиджаком ты накрыт, как и моими руками. Ты в моих руках на полу. Голова твоя на коленях. Из окна открывается вид на луг - зеленый, огромный. Живой. Ты болен, и у тебя глаза едва приоткрыты. И ты смотришь на белую птичку и желтую птичку, на свое праздничное кимоно. Сшитое где-то там на заказ. На мне мое праздичное кимоно. Сшитое где-то там на заказ. Пальцы мои на твоей груди. Я тебя обнимаю. Глаза мои едва ли будут закрыты, потому что пальцы нервно тебя успокаивают и вытирают испарину с твоего лба. А тебя это раздражает, но далекие раскаты грома и первые молнии заставляют улететь желтую и белую птицы. Ты болен. На твоем горле красный тонкий и узкий шарф. Я болен. И я говорю тебе медленно, как ты кивал мне весной: -Знаешь, каждый день, если я жив или мертв, я вхожу в твою комнату по утрам и вечерам, я жду, что Ты будешь в ней, потому что я один в ней по утрам и вечерам, если я жив или мертв... И ты киваешь медленно, как ты кивал мне весной, и просишь нагнуться пониже. -Добрый вечер. @ Earl Grey.
V
Каждый день, если я жив или мертв,... Я вхожу в комнату по утрам и вечерам, я жду, что Ты будешь в ней, потому что я один в ней по утрам и вечерам, если я жив или мертв.... А тебя там нет. Каждый день... Ты будешь... По утрам и вечерам... Каждый день... Ты будешь... По утрам и вечерам... Каждый д...
Я еду в вагоне метро, потому что уже красный закат. И вспоминаю, как было ли когда-то, что ты лежал у меня в руках, и мы теребили красный узкий длинный шарф на твоем горле, из которого шла кровь. Я еду в вагоне метро... Было ли когда-то, что осенниие листья казались мне красными яблоками? А для тебя я готовил зеленых светлячков, чтобы высыпать их на озеро, ожившее потому, что аист перебежал на берег. А я скучал.
Вся моя стипендия улетает на заказы. Шляпа, серьги, галстук. Браслет еще. Мда, я опять бомжом буду, весна в конце-концов! Это типо оправдание тому, что деньги обязаны быть.
Mel (20:51): я ненавижу людей... Было время, когда я научился среди них жить... а было время, когда меня выворачивало наизнанку от одного их присутствия...
Я рисовал на холсте синим и черным. Эти два цвета выбрали мои знакомые сами. Они были грустными заключенными, что гуляли по периметру своих дел. Кто-то и где-то умирал и возраждался, фениксы махали крыльями, заставляли меня рисовать по хосту дальше, хотя я никогда не был Художником. читать дальшеДавай начнем все с чистого листа? Назови имя, свои дела и мысли. Очерти по полочкам ярлычки, проведи линии вдоль наших паралеллей, подумай над тем, над чем обычно не думал. Кисть ведет мимо рамки с сапфирами, мимо алмазов и ограненных камней из них. Падают листки календаря, а я все рисую и рисую. Что делаешь ты?.. Одеваешь рубашку и брюки. Белую рубашку, словно легкий дым, которая обнимает кожу прохладой. Словно за окном не распутятся скоро веточки деревьев, словно не взойдут из-под грязной земли прекрасные цветы, словно там - все еще снежные покровы, лед и кусочки свежего ветра по крышам несут всполыхи искр к солнцу. Я все так же стою у мольберта, веду деревянную палочку с мягким кончиком, что в какой-то там краске, что выбрал Я для тебя. К чему ты так говоришь о людях? Я нарисую тебе картину тогда. Назови мне имя. Свои дела и мысли. И я выведу это своей краской на своем холсте для Тебя. Ты надеваешь камзол - темно-синий, с серебром и красивыми нитями, с кружевными вставками. с твердым воротничком. Ты стоишь у зеркала, в волосы вдевая заколку из алмазов. И лента у заколки черная, длинная. Я уже устал рисовать этоту картину. Я уже так устал рисовать для Тебя, потому что Ты еще не собрался увидеть ее. Когда ты придешь? У меня рамка уже скоро будет закрашена, на нее уже падают брызги краски, она уже в пятнах, что так ркасиво ее дополняют. Моя рука опускается, и я тяжело дышу, пока ты сдуваешь невидивые пылинки со своих снеговых перчаток. Я беру картину свою, холст свой, пока ты застегиваешь манжеты. Назови мне свое имя. Я мажусь этой краской, кисти разбросаны, опрокинута банка с водой, на которой я поскальзываюсь, падаю и снова поднимаюсь. Ведь ходст очень большой, почти с мой рост. Он как зеркало, в который ты смотришь последний раз - тебе нужно отбелить до искр с крыши брошь в шелковом светлом галстуке. -Свои дела и мысли. Я вхожу к Тебе, показываю холст, который рисовал так долго этим весенним днем. И ты не увидишь, что за окном весна. Что у тебя в волосах лента черная. Что камзол темно-синий. -Свое имя. Ты смотришь на кипельно-белый рисунок, а я перемазан белой краской. И за ухом у меня кисть с капающей на пол жидкостью из палитры, где я мешал белый. И ты дострагиваешься до мокрого рисунка еще, и пальцы твои, и ладони твои - чисто-снежные. Не грязная весна за окном. -Назови. Посмотри, посмотри! Это почти чистый лист и холст для тебя. Имени и дел. Мыслей и названий. Он только лишь белый.
@музыка:
Хотел под Мару - 220, но эта песня слишком уж... Личная, что ли. А потому - Люмен. Назови свое имя.
** * Как же осточертела Бледность лица, Ломкость тела... Вид утомленный, читать дальшеБолезненный, Пугающая худоба. И вновь застывать Манекеном в кресле, С приклеенной на губах Тоской по уходящему Чему-то единственно Настоящему... Пряно-соленое На языке алой смесью. И вновь эти - "Возможно, что" И "если бы". Все еще рано Добывать Из кармана Ржавое лезвие, Чертить им Поперек и вдоль, В пару строк - Выплеснуть боль, Уложиться в Четыре минуты, Одет и обут Стою на пороге, Не отпускают Тревоги, Мучают, мучают, Сваливают мысли Циничные В кучу - Немое кино... Я продаюсь Поштучно, Иногда частями... Таблетки От невралгии Глотать Горстями - Стало давно Привычно... Нет-нет, Мне ничего Не надо, У меня как всегда - Все отлично.
Я могу плакать под Сэйджо. Воспоминания колышатся покровом звезд и цветных шалей моих мыслей, я прошу грустной музыки, собираюст рваться куда-то. Сэйджо неизменно меня убивает. И заставляет почувствовать себя образом. И заставляет жить. Потому жизнь.
Я даже могу допустить, что целовал он его не из педофильных побуждений, а просто души ради...*бьет себя по голове кружкой* Но вообще... не, не будет демон-натурал носить такие палевные шпильки! Вот не будет, и все!*уверен*
Это все очень похоже на попытку вырваться. Из чего-то социально-ограниченного. Все мы - личности, живущие в разрядах статусов, ниш и ролей - в социуме. Мы решаем, что покупать, когда смотрим на вбивающиеся в голову рекламные афишы, что придумали такие же как мы - личности. Мы бегаем по метро и целуемся на пляжах, как в фильмах, что сняли личности. Мы одеваем тряпки и красим губы, которые создали личности. Мы примеряем чужие личности на себе, и чувствуем себя личность. Вот такой круговорот. Мы пишем почти философию и читаем Ницше. Мы учимся на поваров и просматриваем "Доброе утро", хая "Дом-2". Смеемся над другими личностями, воспитываем своих детей личностями, ненавидим личности и любим... Собираем цитаты и вырезки из журналов про звезд, лазием по сети и выискиваем колоссально значимую для нас музыку. Говорим, что мы - такие-то и такие, называем имена и фамилии, показываем сделанные на заказ вещи, что могли сделать уже и другим, мним себя героями или прикидываемся обыкновенными. Умираем. Это гениальная задумка нашего Божества - дать психологам слово "Личность", чтобы прикрыть наше социальное стремление. И даже то, что мы - выделяемся из "серой толпы" - уже характеризует эту задумку. Когда-то очень давно Божество создало нас всех одинаковыми. По образу и подобию ангельских перьев, мы получили ноги, пару различий в физиологии и интенсивности эмоциональных прцоессов, таблетки для изличения болезней и любовь для возникновения болезней. Покажите мне иное.
Мы подчинены единым процессам организма. Единому позыву к борьбе и опусканию рук. Единым способам самоубийства. И даже рождаемся мы одинаково. И даже порой в одно и то же время. Имена наши повторяются, повторяется наша одежда, наши мэйк-апы, комнаты и магазины, в которые мы ходим - даже порой одни и те же. Это почти родственная социальность. Самое гениальное в этой задумке Божества иное. Наши подчиненные эмоции и мысли тоже - одинаковые. Под действием гормонов в определенном возрасте хочется секса, под действием грустной музыки большинство из нас плачет, меньшинство - задумывается, но мысли и чувства меньшинства тоже подчинены. В каком-то возрасе угасает чувство юмора, в каком-то происходят кризисы - 40 лет, сколкьо там еще. В каком-то возрасте в утробе матери мы начинаем толкаться, в каком-то - считать себя центром земли. Одна вещь, что неизбежна - то, что есть у нас, есть еще у кого-то. Характер - это набор одинаковых для всех черт в разном порядке. Потом говорят, что характеры похожие. Одеваясь ярко и броско, порой нам кажется, что мы и вправду- обманываем социальность и общепринятые нормы. Нарушение норм не есть нарушение. Это просто исполнение других норм, что в другом полюсе считаются нормальными. Полюсов два или три для каждого из всего, и стремление вырваться из одно несет на себе груз проникая в цепи другого - и так - до бесконечности. Вы можете не понять меня. Отчаяние рождается именно из того, что все придуманное Божеством - одинаковое. И даже мысли, что приходили гениям- не новы. Они точно приходили в голову кому-то еще. Можно копировать стиль, забрать образы, создавать плагиат - лишь фантазия, видимо, чуть идет в разрез со всем. Все мы - индивидуальности. Личности. Да? Личности, что одинаковы в мыслях, чувствах, отличающиеся лишь выражением эмоций в творчестве, пожалуй. И то - порой нам кажется, что два автора похожи. А плагиат всего лишь означает одинаковые желания. Знаете, что самое хреновое во всей этой задумке Божества?.. Кто-то, как и я, сейчас пишет и думает то же самое.
Тренируемся с другом в лесу на катанах... (он) - Ну давай, бери катану и вперёд. (я) - Не, что-то пока не хочется... (он) - Ну пожалуйста! (я) - Не-а, не хочу. (он) - Что ж, ты не оставляешь мне выбора... Что ты счас смотришь? (я) - Хроники Крыльев. (он) - <спойлер> (я беру катану) - УБЬЮ, СУКАААА!!!! (С) Няшорг
читать дальше Тем, кто не понял - это сапожки такие кавайные у Себастьяна Михаэлеса. Вопрос - ему удобно вообще? И вообще, это так странно... И он у меня теперь с нацистами стойко ассоциируется почему-зто. У Анжелы плеточку забрать - и вообще все шикарно будет.